Оба Филипповичи. Родство или только фамилия связывает двух пастырей православной церкви?

Афанасий Брестский и Леонтий Чилийский - оба Филипповичи. Родство или только фамилия связывает двух пастырей православной церкви?

Вы никогда не задавались вопросом: а не живут ли среди нас родственники святых? Ведь праведники, чьи лики пишут иконописцы, не спустились с небес - они зачаты земными родителями и являются побегами конкретного семейного древа. И даже если они с юности избирали путь самоотречения и не оставляли потомства, у них оставались братья, сестры, племянники… Эти боковые ветви давали свои ростки и наверняка не были оставлены без духовного попечения своих незаурядных родственников. А натолкнула меня на такие размышления одна неожиданная находка в Интернете.

Леонтий Чилийский

Все началось с того момента, когда в моей библиотеке появилась книга про святого нашего времени - архиепископа Западно-Американского и Сан-Францисского Иоанна (Максимовича). В конце его земной жизни, бурной и невероятной по событиям, выпало ему пройти и через такое испытание: отвечать перед американским гражданским судом по ложному обвинению в финансовых злоупотреблениях. Чтобы поддержать своего духовного со­брата, на судебный процесс прибыли несколько архиереев Русской православной церкви за границей и заняли места рядом с обвиняемым. Фотоснимок с того заседания вошел в книги о святителе: монахи высокого сана плотной стеной восседают на скамье подсудимых. Среди них - архиепископ Леонтий Чилийский. Это он назвал своего друга одним из последних истинных апостолов.

Второй раз имя Леонтия Чилийского привлекло мое внимание во время чтения книг об Иосифе Муньосе – хранителе чудотворной иконы Божией Матери, зверски убитом в 1997 году. Все источники информации одинаково описывают момент обращения юного ревностного католика в православие. Поворотным пунктом стала его встреча в Санть­яго с архиепископом Леонтием Чилийским.

Третий раз это имя всплыло совершенно неожиданно. Два года назад Брест чествовал своего старейшего пастыря - настоятеля Свято-Воскресенского храма о. Евгения Парфенюка. Известно, что в конце 60-х годов белорусский священник был командирован в столицу Аргентины, где занимался строительством храма. На волне общественного интереса к личности юбиляра я решила поискать в Интернете, как выглядит церковь, возведенная нашим священником в Латинской Америке? Не похожа ли она на наш храм в микрорайоне «Восток»?

Искомого не обнаружила и, подталкиваемая необъяснимым азартом, наугад послала электронное письмо по адресу одного русскоязычного издания. Быстро пришел ответ за подписью «И. Андрушкевич». На запрос из Бреста откликнулся известный политолог и публицист русского зарубежья. Но потрясло меня более всего то, что Игорь Андрушкевич в свое время был личным секретарем архиепископа Леонтия.

Нет, жизнь настойчиво сводила меня с этой личностью!

И вот на мониторе компьютера - биография владыки, родившегося в 1904 году и почившего в 1971-м. Его мирское имя - Василий Константинович Филиппович. Отец его родом из Могилева, мать - из-под Чернобыля. И дальше у меня перехватывает дыхание: «Есть предположение, что святой Афанасий Брестский является отдаленным родственником владыки Леонтия по отцу».

Только ли совпадение фамилий?

Вот так я выловила в недрах Интернета настоящую информационную жемчужину! Но, может быть, никакой новизны в этом нет? Спешу поделиться найденной информацией с историками, краеведами. Одних мое сообщение ставит в тупик («Никому в голову не приходило искать родственников святого»). Других - возмущает («А ты докажи! Мало ли кто что заявляет!»).

Не скрою, и меня настораживает оборот «есть предположение». Так на чем зиждется версия биографов о родстве? Только ли на совпадении фамилий? Или, может быть, владыка сам писал где-нибудь об этом? Например, в мемуарах? Мои вопросы летят по уже знакомым адресам за океан, и низкий поклон моим невидимым собеседникам: они не отмахиваются от меня, а выводят на Андрея Псарева, преподавателя церковного права и истории Русской церкви в Свято-Троицкой духовной семинарии, что находится в городе Джорданвилль (штат Нью-Йорк). Еще будучи студентом вышеупомянутого учебного заведения, он составил жизнеописание архиепископа Леонтия Чилийского, а сейчас готовит книгу о нем.

Андрей Вадимович откликается незамедлительно. «Уважаемая Людмила! В своих воспоминаниях, названных «Мой дневник», епископ Леонтий пишет: «Есть предположение, что преподобномученик Афанасий Филиппович, игумен Брестский, пострадав от поляков в начале XVII века, был мой отдаленный родственник по отцу».

Далее Андрей Вадимович пишет: «Дать заключение об основании этого предположения я не могу, так как это все сведения, которыми я располагаю. Запись в дневнике была сделана в поселке Капитан Миранда в Парагвае 24 октября 1949 года. С уважением Андрей Псарев».

«Диариуш» и «Мой дневник»

Многое о сложной, духовно напряженной и полной опасностей жизни Афанасия Брестского читаем в его мемуарах «Диариуш, или Описание достоверных событий». Из первых уст узнаем о том, какие страдания претерпевал православный люд в годы распространения унии, сколько натерпелся сам автор дневника, отправившись в Москву за деньгами для восстановления Купятицкого монастыря под Пинском, как вели и укрепляли его на трудном пути ангел и Богородица…

«Мой дневник» Леонтия Чилийского тоже доносит до нас пульс эпохи, в которой жил автор. Только эта эпоха близка нам. Ее застали наши деды и отцы. Когда в России началась революция, Василию Филипповичу было 13 лет. Он видел, как пришедшие к власти большевики планомерно уничтожали все, что было связано с верой. И тем не менее молодой киевлянин в 1927 году постригается в монахи, то есть сознательно выбирает путь мученика. Он видел подвалы «чрезвычайки», набитые трупами, был свидетелем голодомора. «А сколько в период этого голода погибло людей, съеденных не только чужими, но даже близкими своими людьми», - пишет он в воспоминаниях. Приняв священнический сан, Филиппович становится объектом истребления, проходит через тюремное заключение и каторжный труд на каменоломнях Коростеня.

В эмиграции, обращаясь памятью к прошлому, он напишет: «Я удивляюсь, как могло мое сердце вынести это и не разорваться. Может быть, потому, чтобы когда-нибудь я мог обо всем поведать миру, еще не сошедшему с ума, но в ослеплении своем, как бабочка, летящему на огонь, чтобы погибнуть».

Считанные месяцы остаются до нападения фашистской Германии на Советский Союз, а о. Леонтий (к тому времени он был в сане архимандрита) прячется от ареста. Три месяца скрывался он у друзей, живя в шкафу для одежды, и только по ночам подходил к открытому окну, чтобы подышать свежим воздухом. И - трагический парадокс той эпохи - именно фашистское нашествие дало возможность выйти из укрытия.

В первое время оккупационные власти заигрывали с населением и в противовес богоборческой политике большевиков разрешили возобновить религиозную жизнь. Это вызвало небывалый церковный подъем: стали открываться церкви, превращенные в склады и клубы; оставшиеся в живых священники были востребованы и загружены работой как никогда. О. Леонтия назначили епископом Бердичевским. Он организовал краткие богословские курсы, выпускников которых рукополагал в священники, довел число приходов епархии до трехсот.

Но с изгнанием врага ему пришлось делать трагический выбор. Как пишет Андрей Псарев, «теперь уже для владыки Леонтия узилище или смерть были неизбежны». Многим православным священникам, чья пастырская деятельность пришлась на годы оккупации, ничего не оставалось, как уходить на Запад. Варшава, Вена, Мюнхен - вот этапы горестного пути. С 1946 года - он епископ Парагвайский. И с этого времени до кончины в 1971 году его духовное служение связано с Южной Америкой. Он основывает монастырь, строит храмы, в архиерейском сане окормляет приходы, расположенные в Парагвае, Чили и Перу, Аргентине и Уругвае.

Соединятся ли звенья?

В письме, адресованном автору этих строк, Андрей Вадимович Псарев предостерегает: «Боюсь, что одного предположения владыки Леонтия слишком мало для того, чтобы связать его с преподобномучеником Афанасием». Прекрасно понимаю зыбкость наводимого мостика между этими двумя именами. Но в нашем случае ценно даже само предположение. Мы совсем недавно очнулись от исторического беспамятства и вернулись к вере отцов. Но по-прежнему многие из нас воспринимают Афанасия Брестского как некий бесплотный символ, легенду, а не реального человека, оказавшегося в пучине политических и религиозных страстей своего времени и стоявшего перед сложнейшим выбором между жизнью и смертью. А строка из дневника владыки Леонтия многое меняет в восприятии небесного покровителя Бреста, святого Афанасия, вызывает жгучий интерес к нему, ко времени, в котором ему выпало жить. После «Моего дневника» о. Леонтия хочется перечитать «Диариуш» о. Афанасия.

Как знать, может, отыщутся новые документы, свидетельства, и то, что было предположением, станет фактом? Находит же человечество в компьютерный век и древние рукописи, и ранее неизвестные сочинения Моцарта! Но даже если этот путь ни к чему не приведет, одно сопоставление судеб двух пастырей с одинаковой фамилией яркой вспышкой высвечивает непростую историю православия на нашей земле и те испытания, через какие оно проходило.

Людмила Бунеева, “Вечерний Брест”

Полезные ссылки: